Ширанкова Светлана
Внутреннее гетто
А за окном сегодня понедельник, тринадцатое, осень, год все тот же, и хлеба нет, и кот наплакал — денег, и голубь на балконе корчит рожи с апломбом утонченного гурмана над крошками позавчерашней булки. Нам к завтраку под соусом тумана предложены дворы и переулки, желток вкрутую сваренного солнца, холодный кофе в чашечке фонтанной. Моя тоска заливисто смеется мобильником из впадины кармана: да что случилось? Ничего, ей-богу, сезонное, должно быть. Не волнуйся. Мне надоело скользкую тревогу, как бусину, гонять по нитке пульса, в такт паузам выстукивать морзянку, глотая слов отвергнутых обрезки — подпорченную временем приманку на незаметной, но привычной леске… Забудь. Со мной всегда и все в порядке. Слепая рыба в озере пещерном, я не гожусь в лососи и стерлядки — служить столу парадным украшеньем, а что крючок в губе и кровоточит — от этого, поверь, не умирают. Послушай, я замерзла, между прочим, забыла шарф — наверное, в трамвае, и хочется глинтвейна под гитару, и поцелуя — с привкусом надежды… Не сможешь? Что ж, арриведерчи, caro. Нет, не сержусь. Звони. Мой номер прежний.
Собирайся, уходим. Как раз подходящий момент
Для того, кто не хочет прощаться и врать, что вернется —
Там на лунную трассу пролили горчащий абсент
И теперь поджигают лучом отсыревшего солнца.
Допивай свой ликер из бессонниц, страстей, полумер,
Оставляй за спиной и врагов, и любимых, и судей.
Нас крылатый таможенник выпустит в ночь, за барьер,
Где стирают беспошлинно линии жизней и судеб.
На ладонь положу двадцать семь недоверчивых лун,
Двадцать семь расстояний до неба, до чуда, до смерти,
Постою у дверей, докурю, прислонившись к стеклу —
И курьеру отдам нашу память в измятом конверте.
Это дьявольски больно — свобода от старых имен,
Забытье иероглифы шрамов рисует на теле.
Мне талоны на счастье сегодня принес почтальон
И бессрочную визу до вечности. Что ж, полетели?
Пла де ла Сеу. Вид справа
Видишь каменные чаши, где вином пьяны фонтаны —
В них купают тротуары запыленные ладони.
В туго стянутом корсете площадь — чопорная дама —
Голубей и рыжих кошек уходящим летом кормит.
Равнодушно глядя в лица оживающих мистерий,
Драпирует солнце складки на готическом соборе.
Подойди — и горстку счастья хриплый колокол отмерит.
Не хватило надышаться? Это осень… слишком скоро.
В этом городе временем выстланы стены и скверы,
На готических шпилях — обрывки несбывшихся снов.
До утра их растащат на гнезда седые химеры —
К холодам и химерам, и ангелам нужно гнездо.
Кошка-осень, свернувшись в клубочек на вычурной крыше,
Рыжей лапой цепляет за сердце: куда же ты? Стой!
Нам горгульи и чайки любовь напророчили — слышишь? —
И теперь подвенечный наряд вышивают крестом.
Ухожу навсегда, извини. Мне уже неуютно —
И вино не пьянит, и безвкусен зеленый прибой.
Мне свободу любить отсыпали на вес, поминутно —
Я потратила все подчистую на встречу с тобой.
На ходу примеряя привычное серое утро,
Как потертые крылья (служебные! на дом не брать!),
Возвращаюсь к себе, от себя отрекаясь как будто,
Оставаясь на вычурной крыше дотла догорать.
"И жили они долго и счастливо, и любили друг друга до самой смерти, и умерли в один день". Эту фразу следует понимать наоборот: когда мы разлюбим друг друга — мы умрём. В один день. (c)
Новоселов А. "Со страхом, но без упрека"
У тебя в мечтах — корабли, у меня — пустыня и зной,
И слепяще-черный самум выжигает небу глаза.
Не болит (почти не болит) грубый шрам от вырванных снов:
Их кладут в просоленный трюм, выполняя чей-то заказ.
На салфетке в летнем кафе я рисую абрисы дней,
По линейке — слишком прямых, от руки — изломанных в хлам.
В винегрет чужих атмосфер покрошили воздух моей,
Это осень — локтем под дых, это с бритвой к горлу — зима.
У меня, увы — снегопад, у тебя — каштаны в цвету,
Безымянный пятый сезон по прогнозам будет суров.
Ты уже не хочешь назад, я… да нет, и я не приду,
Память выел жидкий азот. Время вышло, либе. Log off.
В день серебряных иллюзий
Даже ангелы беспечны.
В чью-то жизнь влетаю юзом —
Глупо, ветрено, навечно.
Web сентябрьских паутинок —
Рвутся ниточки коннекта,
Восьминогие админы
В кратком отпуске до лета,
Перепутаны домены,
Письма к дьяволу уносит…
В день предсказанной измены
На двоих — вино и осень.
Губы треснули в улыбке.
Слушай, я… да что тут скажешь.
Тихо ноет дура-скрипка
В надоевшем антураже,
И заткнуть бы — только нечем.
Вечер в цвет спитого чая.
Это ведь недолго — вечность.
…Что же ты не отвечаешь?
Далеко, далеко… докричаться — нелепая блажь,
Это голод всего лишь, безумный неистовый голод.
До мигрени банально: камин, "Божоле де Виляж"
Да еще собеседник — нахален и дьявольски молод.
Жидкий холод в крови не разбавить дешевым вином.
Я прошу, опустите манжеты на тонких запястьях.
Вы, мой друг, начитались романов… ах, это кино?
Слишком просто для правды и слишком красиво для счастья.
Мне приснилось сегодня, что я… впрочем, незачем врать.
Сны остались с другой стороны пограничного пункта.
Вы напрасно так рветесь в мою ледяную кровать,
Там тоскливо, поверьте, и даже вдвоем неуютно.
Вам изящная смерть представляется в смутных тенях:
Незаметный укус в пароксизме любовного пыла.
Но, увы, мне не нравятся трупы в моих простынях,
Это глупо и грязно (в том случае, если бы было).
Мне уже не смешно, извините, я лучше пойду —
И порок, и наивность давно вызывают икоту.
Я которую вечность живу в персональном аду,
Где сакральная надпись горит на железных воротах.
Тот, кто мог отогреть мои пальцы… не будем о нем.
Мне плевать на сочувствие и на грошовую жалость.
В раскаленную клетку засунули сердце мое,
И оно прогорело в золу. Ничего не осталось.
Как бесконечно пропахшее плесенью "здесь"…
Все самолеты — по кругу в небесном загоне,
Куплен со скидкой билет на просроченный рейс,
Сахаром память в кофейном безумии тонет.
Всякому овощу свой персональный пакет:
Сердце — налево, а боль упакуйте отдельно.
Все города одинаковы — в них тебя нет,
И безразлично, в котором от скуки отельной
Дохнуть, зайдя в одноместный привычный тупик —
На табурет возле стойки заштатного бара,
Где, зажимая в горсти обеззвученный крик,
Кто-то невидимый тщетно терзает гитару.
Дай сигарету, приятель, а лучше — стакан!
Бог, говоришь? На экскурсию или по делу?
Что же ты так безнадежно-бессмысленно пьян?
Да, понимаю, и мне самому надоело
Лямку тянуть на постройке чужих миражей —
Розовость стекол чувствительно режет ладони,
Так что ни секс, ни коньяк не спасают уже…
Ладно, до встречи. Меня заждались в Вавилоне.
Твоя любовь —
Бабочка в ладонях ветра.
Сможешь удержать?
Стемнело. Снег. И — бабочка в ладонях.
Иди вперед,
Пусть город в декорациях картонных
Вмерзает в лед.
Под грузом ноября озябли плечи,
Кусает шарф.
Насколько невозможным будет вечер —
Тебе решать.
На пять восьмых заученного такта
(Шаг — выдох — вдох)
Безумия глухое пиццикато
Лабает бог,
Ломая мироздание фальцетом —
Куда, вернись!
Хотелось вверх, да только крыльев нет, и
Придется вниз.
Там в колесо (сансары, не рулетки)
Монетку брось,
А можно душу, если нет монетки,
И — понеслось:
От мух к творцам, от счастья до агоний —
Рискни, сыграй!
…и смерти нет, и бабочка в ладонях —
Твой пропуск в рай.